— Хорошо, — сказал Лосяра. — Вот ты и делай тогда.
Милос в бешенстве уставился на него. Затем без малейшего колебания нажал на кнопку.
Майки, распугав всех послесветов и пока не снимая личины монстра, обернулся к Кларенсу — тот как раз снял ворота с петель; и в эту же секунду груз тяжёлых стальных балок начал своё падение с тридцатиэтажной высоты. Живые дети выскакивали в открывшийся проём, балки летели к земле, а Майки услышал позади себя голос:
— Майки, это ты?
Алли! Звуки её голоса мгновенно загнали чудище обратно в глубины сознания Майки, и он снова стал самим собой. Алли побежала к нему, и только собралась кинуться ему на шею, как вдруг грохнуло так, что содрогнулись оба мира.
Звездолёт был сделан на совесть, но даже сверхпрочный пластик не в состоянии выдержать, когда на него валятся тонны закалённой стали. Груз падающих балок не просто разбил «джунгли», он уничтожил, распылил их. Взметнулся фонтан обломков, кусочки пластика разлетелись во всех направлениях, даже асфальт под снарядом треснул от удара. Директор и учителя, проскочившие через ворота последними, получили заряд пластиково-асфальтовой шрапнели, но пусть и болезненные, эти раны не были смертельны. К тому же большие тела взрослых прикрыли убегающих детей.
От площадки для игр осталось лишь воспоминание, но дети не пострадали.
Когда Алли и Майки взглянули на то место, где некогда стоял пластиковый космический корабль, их глазам представилось потрясающее зрелище. В живом мире звездолётные джунгли были разрушены, но в Междумире происходило нечто невероятное: на их месте сгустился сверхъестественный туман; он словно обрёл собственную жизнь и цель и начал менять цвет с бледно-зелёного на различные оттенки серого и голубого. Как будто сам космос дохнул в невидимую литейную форму, размером и очертаниями в точности повторяющую погибшие «джунгли». Пару секунд звездолёт мерцал и переливался в воздухе, словно мираж, а в следующее мгновение обрёл прочность. Вся детская площадка, погибшая для живых, стала теперь частью Междумира.
— Ух ты! — это всё, что смог сказать Майки. За всю свою бытность послесветом он всякое повидал, но стать свидетелем того, как переходит какое-то место, ему довелось впервые. Наконец он повернулся к Алли, готовый броситься в её объятия, но девушка по-прежнему не отрывала глаз от «джунглей» — она увидела то, чего не заметил Майки. Не все дети спаслись. Из только что перешедшего звездолёта выполз мальчик. Алли его сразу узнала. Это был тот самый белокурый пацанёнок, в которого вселялся Милос. Должно быть, Милос погрузил его в такой глубокий сон, что когда скинджекер покинул тело мальчика, тот так и остался лежать в туннеле. Он был там, когда на звездолёт обрушилась гибельная сталь.
— Один всегда остаётся... — послышался из-за спины Алли незнакомый голос. — Как бы ты ни старался, как бы ни хотел спасти всех, а один всегда остаётся...
В нескольких ярдах позади Майки стоял человек, одна часть которого, как показалось Алли, существовала в Междумире, а другая — в мире живых. Но прежде чем девушка смогла осмыслить то, что предстало её глазам, её внимание было привлечено кое-чем другим. Перед погибшим мальчиком открылся туннель, и он был совсем не похож на тот, из которого парнишка только что выбрался. В конце этого нового туннеля пылал ослепительно яркий свет.
И тут мимо ошеломлённой Алли пронёсся разъярённый Милос.
— Я не уйду отсюда с пустыми руками! — орал он на бегу.
Он рассчитывал накинуться на мальчика и выбить его из туннеля, тем самым оставив его в Междумире, но тут к Милосу метнулась какая-то коричневая тень и пригвоздила его к земле.
— Остановись! — сказал Ник, у которого от гнева шоколад стал чёрным, как дёготь. — Дай парнишке уйти!
В глазах белокурого мальчика отразился свет, а на лице появилась радостная улыбка. Он протянул к туннелю руку, ступил внутрь и... в следующую секунду они оба исчезли. Каков бы ни был конечный пункт назначения мальчика, он ушёл, и ничто ему больше не помешало.
Все словно дар речи потеряли. Стояла мёртвая тишина, если не считать шума, доносящегося из живого мира. Там скрежетали оседающие стальные балки, кричали оставшиеся в живых дети, звучали голоса взрослых, старающихся успокоить ребят, а где-то вдалеке завывали полицейские сирены.
Милос, заляпанный дегтярно-чёрным шоколадом, вырвался из хватки Ника и теперь обводил всех присутствующих ненавидящим взором. В его понимании, он был единственным, с кем судьба сегодня обошлась несправедливо. Он, Милос, жертва! Даже Лосяра предал его! Так и сидит в кабине крановщика, орёт благим матом, а всё потому, что Милос, видите ли, сбросил груз стальных балок! Хорошо у него хоть Хомяк остался, вон он идёт!
Хомяк остановился около своего начальника и тоже из солидарности стал обводить присутствующих ненавидящим взором. Но увидев Кларенса, застыл.
— Боже мой, Боже мой! — пролепетал Хомяк. — Ты знаешь, кто это?
— Знаю.
Милос слышал легенду о шрамодухе, но не верил, что такое действительно может существовать. Считал это чем-то вроде междумирной страшилки, годной лишь на то, чтобы пугать непослушных малышей-послесветов. И всё же вот он, шрамодух, как нельзя более реальный. Тут до Милоса дошло, кто привёл сюда это чудище. Он повернулся к Майки с выражением такого отвращения на лице, какого тот удостаивался лишь тогда, когда был монстром.
— Это ты привёл с собой шрамодуха?
— Шрамо-что? — спросило чудище. — Как ты меня назвал?
Майки смотрел Милосу прямо в глаза и улыбался.
— Конец убийствам, — сказал он и скрестил руки на груди. — Сдавайся, или от тебя и мокрого места не останется.
— Бежим, бежим! — завопил Хомяк. — Скинджеким кого-нибудь и рвём когти!
Но Милос не шелохнулся. Он думал о Мэри, о том, как она смело встречала трудности лицом к лицу, никогда не сдаваясь и не отступая. Если он намерен когда-нибудь стать в её глазах равным ей, он должен научиться этой стойкости, этому самообладанию. Может, тогда он обретёт такое же уважение, каким пользовалась Мэри. Может, тогда он почувствует себя достойным её.
— Мы сейчас уйдём, и тебе нас не остановить, — сказал Милос, заставляя себя бесстрашно смотреть в междумирный глаз страшилища. — Ты меня не запугаешь, злодей!
— Это я-то злодей? — поразился шрамодух. — Ты что, парень, сдурел? Я только что спас всех этих детей!
— Ты обрёк их! — закричал Милос. — Ты обрёк их на жизнь! Это я, я нёс им спасение. Мне одному Мэри доверила своё видение будущего мира. Мне! И я никому из вас не позволю разрушить её планы!
— Да что с тобой такое? — гаркнул в ответ шрамодух. — Это из-за тебя здесь вся эта катавасия?
И он сделал к Милосу шаг.
— Кларенс, постой! — вмешался Майки, но Кларенс закусил удила и никого не слушал.
Было бы легко сказать, что следующий поступок Милоса был продиктован эгоизмом и трусостью, но в том-то и дело, что в этот момент он думал не о себе. Его мысли были о Мэри и её детях. Если шрамодух дотронется до него, он, Милос, исчезнет, и кто тогда позаботится о послесветах? Лосяра? Хомяк? Да эти олухи в открытую дверь без поводыря пройти не могут! Без Милоса всё будет кончено. Великая мечта Мэри умрёт, и, проснувшись, Мэри останется совсем-совсем одна. Он, Милос, этого не допустит!
Поэтому, увидев кинувшегося к нему шрамодуха, он сделал шаг назад по диагонали, прикрывшись Хомяком, как король прикрывается пешкой.
— Не смей от меня прятаться! — загремел шрамодух. — Поговорим как мужики, если ты действительно мужик! — И он протянул руку, чтобы оттолкнуть Хомяка с дороги.
— Кларенс, нет! — крикнул Майки, но было поздно — старый пожарный уже вцепился Хомяку в плечо.
Хомяк был не из лучших обитателей Междумира, но утешал себя тем, что он и не из худших. Всё его существование было одним сплошным стыдобищем. Он перешёл в Междумир, упав с дерева, когда пытался подсматривать в окно за девочкой, не желавшей иметь с ним ничего общего. Когда он стал скинджекером, его вкусы ничуть не изменились — самым большим удовольствием для него оставалось подсматривать за жизнью других людей ради собственного развлечения. Умом Хомяк не отличался, и ему не было дела до добра и зла, правды и лжи; всё, что его заботило — это как бы благополучно пережить очередной день. Да, ещё он не прочь был от души посмеяться. Правда, в последнее время забав у них с Лосярой сильно поуменьшилось, поэтому Хомяк потихоньку начал убеждать приятеля, что пора им дёргать от Милоса. После сегодняшних событий они, скорее всего, так бы и поступили.