Человек ушел, и хозяин пощупал пульс своего друга. Тот бился исправно.

— Ну, хватит притворяться, — усмехнулся трактирщик. — Мы одни.

Верзила открыл глаза и сел, откинувшись на подушки.

— Мне страсть как не хотелось убивать кого-то, — сказал он, показав в ухмылке сломанный зуб. — Спасибо, что помешал, Наза.

— Не за что. Почему бы тебе, однако, не оставить прошлое в покое?

— Потому что я был там. На вершине. Этого у меня никто не отнимет.

— Никто и не пытается, — с грустью сказал Наза. Великан закрыл глаза.

— Но все оказалось не так, как я мечтал.

— Так всегда бывает. — Наза встал и задул лампу. Позже он и его жена Маэль, убрав кружки, кувшины и тарелки, заперли дверь и сели рядом у догорающего огня. Маэль тронула мужа за плечо, и он с улыбкой потрепал ее по руке.

— Почему ты ему потакаешь? — спросила она. — Это уже третья драка за месяц, и делу от этого вред.

— Он мой друг.

— Будь он тебе взаправду другом, не доставлял бы тебе столько хлопот.

— Это правда, Маэль, родная моя, — но я чувствую, как ему худо, и его печаль передается мне.

Она поцеловала его в лоб.

— Слишком уж ты мягкосердечен — но за это я тебя и люблю, помимо всего прочего. И не жалуюсь больше положенного. Надеюсь только, что он тебя не разорит.

Наза посадил жену к себе на колени.

— Что ж с ним поделаешь. Он побывал на горе, а теперь ему некуда податься.

— На какой еще горе?

— Худшего толка. Сначала на такую гору взбираешься, а потом носишь ее на себе.

— Время слишком позднее, чтобы загадывать загадки.

— И то верно. — Он встал и поднял ее на руки. — Давай-ка я отнесу тебя в постель.

— В какую постель? В нашу ты уложил своего пьяницу.

— Верхняя комната свободна.

— И ты полагаешь, что достаточно молод, чтобы снести меня наверх?

Он усмехнулся и опустил ее на пол.

— Я мог бы — но лучше, пожалуй, мне приберечь свои скудные силы. Ступай вперед и зажги лампу — я сейчас приду.

Наза зашел в свою спальню и стянул со спящего сапоги. Второй нож звякнул об пол. Наза укрыл друга одеялом.

— Спокойной ночи, — шепнул он и закрыл за собой дверь.

1

Семнадцать человек наблюдали за поединком, и не было слышно ни звука, кроме свиста клинков и нестройного звона стали о сталь. Князь, изогнув запястье, направил колющий удар в маску своего противника, но тот опустил плечо, отклонился, и князь едва успел отразить ответный выпад. Некоторое время они вели оборонительный бой, затем князь предпринял молниеносную атаку. Его противник — высокий худощавый мужчина в сером монашеском облачении, кольчуге и маске — защищался отчаянно. Клинки сошлись в последний раз, и острие княжеской шпаги коснулось груди монаха.

Противники поклонились друг другу под легкие рукоплескания зрителей. Жена князя и три его сына подошли к месту боя.

— Вы были великолепны, отец, — сказал младший, светловолосый семилетний мальчик.

Князь Тальгитира потрепал его по голове.

— Понравился вам поединок?

— Да, отец, — хором ответили мальчики.

— А как называется прием, с помощью которого ваш отец победил меня? — спросил монах, снимая маску.

— Укол Чареоса, — ответил старший.

— Верно, господин Патрис, — улыбнулся монах. — Вы хорошо усваиваете свою науку.

Князь позволил жене увести сыновей и знаком отпустил придворных. Потом взял монаха под руку, и они прошли на южную галерею, где уже стояли кувшин с фруктовым соком и два кубка.

— Тебе в самом деле хорошо здесь? — спросил князь, наполнив кубки.

— Не хуже, чем в любом другом месте, мой господин, — пожал плечами монах. — Почему вы спрашиваете?

Князь посмотрел ему в глаза. Лицо у монаха было сильное, с длинным орлиным носом и решительным ртом под коротко подстриженными усами.

— О тебе ходит множество легенд, Чареос. В некоторых ты именуешься принцем. Известно тебе об этом?

— Да, я слышал — но это не важно.

— Что же тогда важно? Ты лучший боец из всех, кого я знаю. Ты был одним из героев Бел-Азара. Ты мог бы разбогатеть так, как другим и не снилось.

— Я и так богат — вот в чем суть. Такая жизнь устраивает меня. По натуре я книжник, а готирские библиотеки славятся на весь мир. Говорят, что далеко на юге, в Дренае, книг еще больше, зато здесь имеется полное собрание трудов Тертуллия. У меня уйдет много лет, чтобы изучить их все.

— И все-таки это неправильно. Я помню, как отец поднял меня на плечо, чтобы я мог видеть героев Бел-Азара, шествующих по улицам Нового Гульготира. Я помню все, что происходило в тот день. Ты ехал на белом жеребце ладоней семнадцати в вышину, в серебряной кольчуге и шлеме с белым плюмажем. Рядом ехал Бельцер со своим топором, а также Маггриг и Финн. Люди тянулись к тебе, как к путеводной звезде. Чудесный был день.

— Да, солнце светило ясно — но это был всего лишь парад, мой господин, один из многих.

— А что случилось с другими? Сохранили вы дружбу? Я уже много лет ничего не слышал о них.

— Я тоже. — Монах отвел в сторону свои темные глаза, вспоминая, каким видел Бельцера в последний раз — пьяным, красноглазым и плачущим. Топор его пошел с молотка за долги. Бывший крестьянин стал героем, и эта участь подкосила его так, как не удалось и надирам. Маггриг и Финн тоже были там. Оставив Бельцера в задней комнате гостиницы, они втроем вышли на солнце.

«Мы возвращаемся в горы», — сказал Финн. «Что вы там будете делать?» — спросил Чареос. «То же, что и везде, Мастер Меча». — С этими словами чернобородый лучник улыбнулся, вскинул на плечи котомку и зашагал прочь. Молодой Маггриг с улыбкой подал Чареосу руку: «Мы еще встретимся. Мне думается, ему просто нужно какое-то время побыть одному, подальше от толпы». «Как ты только терпишь его угрюмый нрав?» «Я его не замечаю».

...Чареос, попивая сок, посмотрел в окно. Он сидел слишком далеко, чтобы видеть двор и сады, зато поверх высокой ограды монастыря открывался вид далеко на юг, где лес лежал на горах, словно зеленый туман. Монах перевел взгляд к востоку, к гряде холмов, за которыми простирались надирские степи, и страх на миг коснулся его ледяным острием.

— Думаешь, надиры летом пойдут на нас войной? — спросил князь, словно прочтя его мысли.

Чареос задумался. Суровые кочевники-надиры живут только войной и только в битве находят радость. Многие века готирские короли держали их под своим игом, черпая уверенность в том, что кочевые племена ненавидят друг друга еще сильнее, чем своих поработителей. Но потом пришел Ульрик, первый великий вождь. Он объединил надиров, превратил их в непобедимую силу, в армию, насчитывавшую сотни тысяч свирепых воинов. Готиры были разбиты, их король погиб, а беженцы поставили свои новые жилища здесь, на северо-западе. Только Дренайская крепость Дрос-Дельнох, стоявшая далеко на юго-востоке, дала надирам отпор. Но век спустя явился другой полководец, которого не сумел остановить никто. Тенака-хан разбил дренаев и вторгся в Вагрию. Его войска вышли к морю у Машрапура и двинулись вдоль побережья в Лентрию. Чареос вздрогнул. Один лишь Исток знает, придут надиры будущим летом или нет. Но одно столь же верно, как смерть: когда-нибудь они придут непременно. Они перевалят через холмы с оглушительным боевым кличем, и копыта их боевых коней смешают траву с землей. Чареос тяжело сглотнул, не сводя глаз с холмов. Он видел за ними кровожадные орды, готовые темной волной захлестнуть зеленую готирскую землю.

— Ну что же? — настаивал князь. — Как по-твоему?

— Не могу сказать, господин мой. У меня недостаточно сведений, чтобы решить это. Говорят, будто дренаи опять восстали под предводительством новоявленного Бронзового Князя. Мне кажется, это уже пятое восстание за те тридцать лет, что прошли после взятия Дрос-Дельноха Тенакой-ханом. Возможно, оно отсрочит вторжение надиров.

— Этого вожака постигнет судьба всех остальных. Он будет схвачен и распят, а восстание подавлено. Говорят, новый хан уже послал войска на север.