Где Синяя Раковина?

Фам прокручивал виды от своих москитных камер и от камер скафандра. Этот паразит Синяя Раковина мотался высоко вверху над схваткой – наездники его не трогали. И докладывает, что я делаю.

Фам перекатился на спину, неуклюже направляя пистолет на крохотную фигурку, – и замер в нерешительности. Мягчаешь, Нювен.

Синяя Раковина вдруг устремился вниз, грузовой шарф развевался позади. Очевидно, он шел на газовом движителе. На фоне грохочущего металла и грохота бластеров его падение было совершенно беззвучным. И пикировал он прямо на ближайшего противника Фама.

На высоте тридцати метров наездник выпустил что-то большое и угловатое. Этот предмет отделился, а наездник нырнул в сторону и исчез за холмами. В тот же миг рядом раздался глухой удар и скрежет. Фам пустил одну из последних камер заглянуть за этот холм и увидел смятую тележку и раздавленный стебель. Вспышка света – и камера сгорела.

Осталось только два противника. Одна из них – Зеленый Стебель.

На десять секунд стрельба стихла. Но тишина не наступила. Пузырился и лопался, остывая, металл рукава скафандра. Высоко вверху свистел и шипел выходящий в дыру воздух. Шептали вихри, кружась у самой земли, заставляя все время играть газовыми двигателями, чтобы остаться на месте. Фам дал воздушному потоку вынести его из долины. Вот! Призрачный свист исходил не от его двигателей. А вот и другой. Эти двое приближались к нему с разных сторон. Его положения они не знали, но свои действия явно координировали.

Боль налетала и проходила вместе с приступами забытья. Импульсы пытки и темноты. С анестетиками Фам больше играть не решался.

Из-за ближайшего холма показались верхушки ветвей. Он замер, выжидая. Скорее всего эти ветви вполне могут воспринять движение… Еще две секунды. Последняя камера Фама показала, как второй нападающий медленно приближается сбоку. В любую секунду эти двое могут броситься. Фам сейчас отдал бы все, что угодно, за вооруженную москитную камеру. Какая глупость, что… ладно, этим делу не поможешь. Он выжидал прилива ясного сознания достаточно долгого, чтобы выскочить и произвести выстрел.

Треск ветвей, громкое объявление «я здесь». Камера Фама поймала изображение Синей Раковины, который катился за чешуйчатой стеной в ста метрах от него. Наездник перемещался от укрытия к укрытию, но каждый раз поближе к позиции Зеленый Стебля. А что значил его треск? Мольба? Фам после пяти месяцев с наездниками не научился различать смысл этой трескучей речи. А Зеленый Стебель, которая всегда была так застенчива, так болезненно честна, не отвечала. Она водила лучом из стороны в сторону, поджигая чешуйки стены. Третий наездник был слишком далеко, чтобы стрелять по стене. Он был как раз в удобной позиции, чтобы ударить по тому месту, где сейчас был Синяя Раковина – только его перемещение подставило его точно под выстрел Фама Нювена.

И Фам выстрелил как раз тогда, когда противник высунулся из укрытия. Теперь у него был единственный шанс. Если он сможет повернуться, выстрелить в Зеленого Стебля, пока она не разделалась с Синей Раковиной…

Этот маневр, простой переворот через голову, должен был оставить его в положении вниз головой и лицом к Зеленому Стеблю. Но сейчас все было трудно, и Фам завертелся слишком быстро, и земля под ним дернулась. Но он увидел, как Зеленый Стебель поворачивает к нему свое оружие.

А Синяя Раковина летел к ней между колонн, раскаленных добела ее огнем. И голос его в ушах Фама звучал отчетливо и громко:

– Молю тебя, не убивай ее. Не убивай…

Зеленый Стебель застыла в нерешительности, а потом навела ствол на приближающегося Синюю Раковину. Фам спустил курок, и из-за собственного вращения его луч пропахал землю. Целься! Целься, черт тебя возьми! Он снова вспахал землю сияющей расплавленной стрелой, и луч уперся во что-то темное и бесформенное. Крошечная фигурка Синей Раковины все еще катилась через поле боя к Зеленому Стеблю. Потом Фам слишком сильно повернулся и не мог вспомнить, как переключить вид. Перед его глазами медленно проворачивалось небо.

Голубоватая луна с резкой тенью в самой середине. Приближающийся корабль с перистыми шипами, как гигантский жук. Ради самой Кенг Хо… где это он?

И сознание его покинуло.

29

Остались сны. Он снова лишился звания капитана и был сослан ухаживать за цветами в горшках в корабельной оранжерее. Их надо было поливать и заставлять цвести. Но у горшков были колеса, и растения ездили за его спиной, переговариваясь тихим треском, выжидая момент. То, что было красивым, стало непонятной угрозой. Фам всегда любил поливать и пропалывать эти создания, он всегда ими восхищался.

Но сейчас он был единственным, кто знал: они – враги жизни.

Фам Нювен не раз в своей жизни просыпался внутри медицинских автоматов. Он почти привык к тесным, как гробы, бакам, ровным зеленым стенам, проводам и трубкам. Но сейчас было по-другому, и он не сразу понял, где он. Над ним склонялись гибкие деревья, чуть шелестя на теплом ветерке. Он лежал на мягчайшем мху поляны над прудом. Дрожал над землей теплый летний воздух. Все это было так приятно, только листья были шерстистые и зеленые совсем не той зеленью, к которой он привык. Это было чье-то чужое представление о родном мире. Фам потянулся к ближайшей ветви, и в пятидесяти сантиметрах от лица рука уперлась в неподдающуюся преграду. Закругленная стена. Несмотря на все хитрые картинки, это был хирург тех же размеров, что помнил Фам.

За головой у него что-то щелкнуло; вся идиллия скользнула в сторону, забрав с собой теплый ветерок. Кто-то – Равна! – плавал за пределами цилиндра.

– Привет, Фам!

Она сунула руку мимо купола хирурга и слегка стиснула его плечо. Поцелуй ее был слабым, и вид у нее был измученный, словно она много плакала.

– Привет и тебе! – ответил он.

Память восстанавливалась обрывками. Фам попытался оттолкнуться от ложа и нашел еще одно сходство между этим хирургом и теми, которые он знал во времена Кенг Хо: его крепко держали.

Равна негромко рассмеялась.

– Хирург! Отпустить пациента.

В следующую секунду Фам свободно всплыл в воздух.

– Он все еще держит мою руку.

– Нет, это подвеска. Твоя левая рука еще довольно долго будет отрастать. Она была сожжена почти полностью.

– А! – Он поглядел на кокон, привязывавший руку к боку. Вспомнил бой… и понял, что частично его сны чертовски реальны. – Как долго я был в отключке?

В его голосе проскользнула озабоченность.

– Примерно тридцать часов. Мы уже ушли от Гармоничного Покоя на шестьдесят световых лет. Идем хорошо, если не считать того, что за нами, кажется, гонится все население космоса.

Тот самый сон.

Свободная рука Фама резко сжалась на руке Равны выше локтя.

– А где наездники?

Только бы не на борту, ради Флота!

– Т-то… то, что осталось от Зеленого Стебля, – в другом хирурге. Синяя Раковина…

Зачем они оставили меня в живых?

Глаза Фама обежали каюту. Любое оружие отсюда не ближе двадцати метров. Хм. А вот что важнее оружия: командные права на «Внеполосном»… если еще не поздно. Он оттолкнулся от ложа хирурга и поплыл из каюты.

Равна за ним.

– Легче, Фам. Ты же только что из хирурга.

– Что они рассказали о перестрелке?

– Бедняжка Зеленый Стебель не в том состоянии, чтобы что-то рассказывать. А Синяя Раковина рассказал примерно то же, что и ты: Зеленый Стебель была захвачена дикими наездниками и ее заставили заманить тебя в западню.

– Хм, хм. – Фам старался говорить непринужденным тоном. Так, может быть, еще есть шанс. Может быть, Синяя Раковина еще не обращен.

Он пробирался на одной руке по главному коридору и через минуту вышел к мостику. Равна держалась рядом с ним.

– Фам, в чем дело? Мы должны многое решить, но…

До чего же ты права!

Он нырнул на командную палубу и подплыл к консоли.