– Они меня любят. Могли бы вернуться на деревья, если бы захотели, но я им подкладываю еду в комнаты и навещаю каждый день.

Она потянула за медную ручку, и часть пола вылезла, как выдвижной ящик. Внутри был сложный лабиринт, построенный из тоненьких кусочков дерева.

– Я даже с ними опыты ставлю, как папа с нами, только намного проще. – Детские глаза смотрели вниз, так что она не видела реакции Аннерби. – Вот у этого выхода капаю медом, а их запускаю с другой стороны. Потом замеряю, сколько времени они добираются… Ой, малышка, ты заблудилась? Ты же уже два часа здесь. Ой, прости!

Она бесстрашно сунула пищевую руку в ящик и передвинула аттеркропа кусочком папоротника.

– Хе-хе! – хихикнула она очень похоже на Шерканера. – Среди них есть некоторые совсем глупые – а может, им просто не везет. Ну как я могу замерить ее время, если она вообще не прошла лабиринт?

– Н-ну… не знаю.

Она повернулась к нему, уставясь на него своими красивыми глазами.

– Мама говорит, что моего братика назвали в вашу честь. Хранкнер?

– Да, наверное, так.

– Мама говорит, что вы лучший инженер в мире. Она говорит, вы даже папины сумасшедшие идеи можете выполнить. Мама хочет, чтобы мы вам понравились.

Было что-то во взгляде этого ребенка. Он был – направленный. Цель никак не могла бы притвориться, что смотрят не на нее. Весь неуют и вся неловкость визита сконцентрировались в этой секунде.

– Вы мне нравитесь.

Виктория Младшая посмотрела на него еще чуть-чуть, потом взгляд ее скользнул в сторону.

– Вот и хорошо.

Обедали они в атриуме с кобберятами. Облачная завеса выгорела, и стало жарко – по крайней мере для Принстонского весеннего дня девятнадцатого года. Даже под навесом пот прошибал из каждого сустава. Детям, казалось, это было все равно. Они все еще были заинтересованы незнакомцем, по которому назвали их маленького братика. Кроме Вики, все они были все так же пронзительно веселы, и Аннерби старался соответствовать изо всех сил.

Когда кончился обед, показались наставники детей. Похоже, что это были студенты института. Детям никогда не придется ходить в настоящую школу. Будет ли им от этого легче в конце концов?

Дети хотели, чтобы Аннерби остался на уроки, но Шерканер пресек эти глупости.

– Сосредоточьтесь на учебе, – велел он.

И таким образом – хотелось надеяться – самая трудная часть визита оказалась позади. Если не считать младенцев, Аннерби и Андерхилл были одни в кабинете Андерхилл в прохладном нижнем этаже института. Какое-то время они поговорили о конкретных нуждах Аннерби. Если Шерканер не хочет непосредственно помочь, у него здесь есть наверняка несколько талантливых кобберов.

– Поговори с моими теоретиками. И повидайся с моими экспертами по счетным машинам. Мне кажется, что некоторые из проблем можно было бы снять, если бы существовали методы быстрого решения дифференциальных уравнений.

Андерхилл потянулся и соскочил с насеста за столом. Взгляд его вдруг стал чуть насмешливым и вопросительным.

– Хранк… если даже не считать удовольствия общения, мы достигли сегодня большего, чем могла бы дать дюжина телефонных разговоров. Я знаю, что институт – это место, которое ты любишь. Не то, чтобы здесь было твое место! У нас достаточно техников, но наши теоретики считают, что могут ими командовать. Ты – другое дело. Ты из тех, кто может командовать мыслителями и использовать их идеи для достижения своих инженерных целей.

Хранкнер слабо улыбнулся:

– Я думал, что изобретательности полагается быть матери необходимости.

– Гм! В основном так и есть. Вот почему нам нужны кобберы вроде тебя, которые могут сложить кусочки вместе. Сегодня ты увидишь, что я имею в виду. Тут есть народ, с которым тебе будет полезно повидаться, и наоборот… Жаль только, что ты не приехал намного раньше.

Аннерби начал было бормотать какие-то оправдания и остановился. Он просто не мог больше притворяться.

– Ты знаешь, Шерк, почему я не приезжал раньше. Я бы и сейчас не приехал, если бы не прямой приказ генерала Смит. Я за ней пойду в ад, и ты это знаешь. Но она хочет большего. Она хочет, чтобы я согласился с вашими извращениями. Я… у вас прекрасные дети, Шерк. Как вы могли такое с ними сделать?

Он ожидал, что вопрос будет отметен со смехом или встретит ледяную враждебность, с которой встречала Смит любой намек на такую критику. Но Андерхилл лишь минуту помолчал, играя с какой-то старой детской головоломкой. Кусочки дерева постукивали в тишине кабинета.

– Ты согласен, что дети здоровы и довольны?

– Да, хотя Брент кажется несколько… замедленным.

– Ты не думаешь, что для меня они подопытные животные?

Аннерби вспомнил Викторию Младшую и ее лабиринт. Что ж, он в ее возрасте поджаривал теркопов увеличительным стеклом.

– Э-хм, ты экспериментируешь со всем, что тебе попадется под руку, Шерк – таков уж ты есть. Я думаю, что ты любишь своих детей не меньше любого хорошего отца. И потому мне еще труднее понять, как ты мог привести их в мир вне фазы. Что из того, что лишь один из них поврежден в уме? Я заметил, что они не говорят насчет игр со сверстниками. Просто не можешь найти других таких, которые не были бы зверьми?

По виду Шерканера было ясно, что вопрос попал в цель.

– Шерк, твои несчастные дети всю жизнь проживут в мире, который будет считать их преступлением против природы.

– Мы над этим работаем, Хранкнер. Тебе Джирлиб говорил насчет «Часа науки для детей»?

– Я думал, зачем это все надо. Значит, они с Брентом действительно участвуют в радиопередаче? Эти двое вполне могут сойти за рожденных в фазе, но в конце концов кто-нибудь догадается, и…

– Конечно. Если бы не это, Виктория Младшая давно уже рвется в эту передачу. В конце концов я хочу, чтобы публика поняла. Программа освещает самые различные научные вопросы, но постоянно проходит тема биологии, эволюции, и как Тьма заставила нас жить определенным образом. С развитием технологии, какова бы ни была причина такого жесткого выбора времени рождения, она станет несущественной.

– Церковь Тьмы тебе никогда не убедить.

– И не надо. Я надеюсь убедить миллионы незашоренных кобберов, таких, как Хранкнер Аннерби.

Аннерби не знал, что сказать. Аргументы собеседника звучали так бойко… неужели Андерхилл не понимает? Любое приличное общество соглашается о чем-то в основных вопросах, в вопросах, означающих здоровое бытие народа. Это может меняться, но попытка отбросить правила – чушь, самообман. Даже если будет продолжаться жизнь во Тьме, все равно останется необходимость в приличных циклах развития жизни…

Молчание длилось. Только постукивали кусочки дерева в руках Андерхилла.

Наконец заговорил Шерканер.

– Генерал очень тебя любит, Хранк. Ты был ее самым дорогим товарищем по оружию – более того, ты достойно отнесся к ней, когда она была новоиспеченным лейтенантом, и казалось, что ее карьера окончится на помойке.

– Она лучше всех. И не виновата в том, когда она родилась.

– Согласен. Но именно поэтому она так осложнила твою жизнь в последнее время. Она думала, что из всех кобберов на свете именно ты воспримешь, что делаем мы с ней.

– Знаю, Шерк, но я просто не могу. Ты меня видел сегодня. Я старался изо всех сил, но твои кобберята видели меня насквозь. По крайней мере, Младшая.

– Хе-хе. Это наверняка. Ей не только имя досталось; малышка Виктория сообразительна, как ее мать. Но – как ты говоришь – ей придется столкнуться с намного худшим… Послушай, Хранк. Я хочу малость поболтать с генералом. Ей придется смириться с тем, чего она может добиться, а чего нет, и научиться некоторой терпимости – даже если это терпимость к твоей нетерпимости.

– Я… Это будет полезно, Шерк. Спасибо.

– А тем временем ты будешь нам нужен чаще. Но можешь приходить на своих условиях. Ребята будут рады тебя видеть, но на том расстоянии, которое ты предпочитаешь.