– Даже в сильную бурю на море поверхность воды никогда не искажается так, как в больших возмущениях поверхности раздела. Последние сведения из групп новостей характеризуют эту поверхность как фрактальную с размерностью близкой к трем. Как пена или аэрозоль. – Даже он не смог избежать аналогии с бурей. Звездные поля неподвижно висели за хрустальными стенами, и самый громкий звук исходил от вентиляторов корабля. И при этом они были поглощены мальстремом. Синяя Раковина повел веткой в сторону дисплея в руках Равны: – Мы можем снова оказаться в Крае всего через несколько часов.
– Что?
– Вот смотрите. Плоскость дисплея определена предполагаемой позицией флагманского корабля Сьяндры Кеи, отдельного корабля, с которым у нас была прямая связь, и нашей позицией. – Эти три точки образовывали узкий треугольник, где вершины Лимменд и Свенсндота приближались друг к другу. – Я отметил время потери контакта с другими. Заметим, что потеря контакта с флагманом произошла за сто пятьдесят секунд до того, как мы были поглощены. Судя по входному сигналу и его запросу на изменение протокола, я заключаю, что и мы, и одиночный корабль были поглощены примерно в одно и то же время.
Фам кивнул:
– Ага. А наиболее отдаленные точки должны были терять контакт последними. Это должно значить, что всплеск пришел со стороны, а не снизу.
– Именно так! – Синяя Раковина протянул ветку со своего насеста на потолке и похлопал по дисплею. – Эти три корабля были как зонды в стандартном способе картирования Зоны. Воспроизведение изображений с дисплеев гиперслежения это заключение, без сомнения, подтвердит.
Равна посмотрела на диаграмму. Дальняя вершина треугольника, в которой находился «Внеполосный», показывала почти на самый центр Галактики.
– Значит, это здоровенный отвесный фронт, перпендикулярный поверхности.
– Чудовищная волна, уходящая вдаль! – сказала Зеленый Стебель. – И вот почему это не продлится долго.
– Да. Это радиальные изменения, как правило, долговременны. А у этой штуки должен быть задний фронт. Через несколько часов мы его минуем – и окажемся в Крае.
Итак, еще оставалась гонка, которую можно выиграть… или проиграть.
Первые часы прошли в странном состоянии. По оценке Синей Раковины, им предстояло выйти в Край через «несколько часов». И они болтались на мостике, попеременно глядя на часы и возвращаясь к только что законченному разговору. Фам возвращал себя к напряжению взведенного курка. Он в любой момент мог оказаться опять в Крае. И что делать тогда? Если перевербовано всего несколько кораблей, Свенсндот, быть может, сумеет организовать атаку. А это поможет? Фам снова и снова смотрел записи гиперслежения, изучая каждый различимый корабль всех флотов.
– Но когда мы выберемся, когда мы выберемся… я знаю, что буду делать. Не почему я это должен делать, но что.
Больше он ничего не мог объяснить.
В любой момент… И не имело смысла настраивать оборудование, которое все равно придется инициализировать после выхода в Край.
Когда же минуло восемь часов…
– Это может быть и дольше, может быть, целый день.
Они оказались будто на страницах древней истории.
– Может быть, стоит немножко заняться нашим хозяйством.
«Внеполосный» был рассчитан и на Край, и на Медленную Зону, но эта среда рассматривалась как маловероятная, как аварийный случай. Были специальные процессоры для работы в Медленной Зоне, но они не включались автоматически. По совету Синей Раковины Фам вывел высокоскоростную автоматику в автономный режим; это не было трудно, только пара независимых устройств с голосовым приводом настолько отупели, что не могли понять команд отключения.
Использование новой автоматики вызвало у Равны холодок, который каким-то тонким образом больше пугал, чем изначальная потеря гипердвигателя. Ее образ Медленности как темноты с факелами был всего лишь ночным кошмаром. С другой стороны, представление о Медленной Зоне как царстве кретинов и арифмометров что-то общее с реальностью имел. Интеллект «Внеполосного» постоянно снижался по мере приближения ко Дну, но теперь… Отказали все управляемые голосом графические генераторы – они были слишком сложны, чтобы новый «Внеполосный» мог их поддерживать, по крайней мере в интерпретирующем режиме. Отказали все интеллектуальные контекстные анализаторы, с помощью которых в библиотеку корабля можно было обращаться как в собственную память. В конце концов Равна отключила устройства искусства и музыки – без отклика на настроение и контекст они стали такими тупыми… постоянно напоминали, что за ними нет мозгов. Даже самые простые вещи испортились. Устройства управления от голоса и жеста, например: они перестали откликаться на иронию и жаргонные слова. Для работы с ними теперь нужна была определенная дисциплина. (А Фаму это более или менее нравилось. Напоминало счастливые времена Кенг Хо.)
Двадцать часов. Пятьдесят. Все по-прежнему повторяли друг другу, что волноваться не о чем. Но теперь Синяя Раковина заявил, что разговор о «часах» был нереален. Учитывая высоту «цунами» (не менее двухсот световых лет), она скорее всего была в длину несколько сот световых лет – это если вычислять масштаб по историческим прецедентам. В этом рассуждении было одно слабое место: прецедентов такого масштаба еще не было. По большей части границы зон располагались соответственно плотности распределения галактической материи. От года к году видимых изменений не происходило – только сжатие в масштабе эпох, когда после смерти всех звезд, кроме самых малых, ядро Галактики откроется Краю. В любой же заданный момент одна миллиардная доля, быть может, этой поверхности могла считаться находящейся в «состоянии бури». В обычном шторме поверхность могла сдвинуться наружу или внутрь примерно на световой год где-то за десятилетие. Такие штормы каждый год сказывались на судьбах миров.
Куда реже – быть может, раз в сто тысяч лет во всей Галактике – бывали штормы, когда границы серьезно искажались и расходились волны-всплески с многократной световой скоростью. Это и были те штормы, по которым Фам и Синяя Раковина строили свою шкалу соотношений. Самые быстрые перемещались со скоростью примерно светового года в секунду на расстояние чуть менее трех световых лет; самые большие всплески достигали высоты в тридцать световых лет и двигались едва ли на световой год в день.
Так что же было известно о таком чудище, как поглотившая их волна? Немного. Истории из третьих рук, хранящиеся в библиотеке корабля, говорили о всплесках чуть ли не таких же огромных, но приводимые размеры и скорость распространения ясно не указывались. Трудно поверить историям, которым больше ста миллионов лет, и вряд ли существуют какие-то промежуточные языки. (А если бы и были, тоже вряд ли это помогло бы. Новая, тупая версия «Внеполосного» не могла выполнять механический перевод естественных языков. И копание в библиотеке было бессмысленным.)
Когда Равна пожаловалась Фаму, он ответил:
– Могло быть и хуже. Чем на самом деле было АР-Деление?
Пять миллиардов лет назад.
– Никто не знает.
Фам ткнул через плечо пальцем в дисплей библиотеки.
– Некоторые думают, что это был «суперсупервсплеск». Такой большой, что поглотил расы, которые могли бы его зафиксировать. Иногда самые большие катастрофы проходят незамеченными – некому записать леденящие кровь истории.
Класс!
– Извини меня, Равна. Честно говоря, если мы в чем-то вроде этих прошлых катастроф, то через день-другой мы отсюда вылезем. И лучше всего нам строить планы, исходя именно из этого. Просто тайм-аут в бою. Воспользуемся же им и насладимся каплей мира. Подумаем, как уговорить неперевербованные части флота Коммерческой Охраны нам помочь.
Вот еще что. В зависимости от формы заднего фронта волны «Внеполосный» может потерять приличную часть своей форы… Но я ставлю на то, что флот Союза перепугался от всего этого до смерти. Эти оппортунисты скорее всего рванут в безопасное место, как только окажутся снова в Крае.