— Что? Путешествие по морю?

— Ты отлично знаешь, о чем я. Ты нажил себе врага, одного из самых влиятельных лиц Машрапура. А его враги умирают, Зибен. От яда, от ножа, от узловатой веревки, накинутой на шею во время сна.

— Неужто весь город знает о моих похождениях?

— А как же иначе? В том доме тридцать слуг. Ты надеешься сохранить что-то в тайне, когда ее восторженные крики разносятся повсюду и утром, и днем, и глухой ночью?

— Или все сутки напролет, — улыбнулся Зибен.

— Не вижу в этом ничего смешного. Ты просто кобель и, конечно, погубишь ее, как и многих других. Но твоей смерти я не хочу — одни боги знают почему!

— Я подарил ей немного радости, только и всего. Ее сухой как деревяшка муж на это не способен. Но я подумаю над твоими словами.

— Думай быстрее. Мапек, вернувшись, мигом узнает... о радости, доставленной его жене. Я не удивлюсь, если он убьет и ее.

— Нет! — побледнел Зибен.

— Он гордый человек, поэт, — а ты совершил роковую ошибку.

— Если он тронет ее хоть пальцем, я убью его.

— Ах, как это благородно. Кобель обнажает клыки. Не надо было волочиться за ней. Ты даже и не влюблен, просто похоть обуяла.

— А разве влюбленность заключается не в этом?

— Разве что для тебя. Видно, ты никогда уже не поймешь этого, Зибен. Любить — значит давать, а не брать. Делиться душой. Но говорить это тебе — все равно что учить курицу арифметике.

— Ладно, не пытайся щадить мои чувства. Выкладывай все, что на уме!

— Бодасен набирает людей для вентрийской войны. Корабль отплывает через двенадцать дней. Спрячься до тех пор и не ищи больше встреч с Эвейордой, если тебе дорога ее жизнь.

Шадак направился к двери, и Зибен сказал ему вслед:

— Ты не слишком высокого мнения обо мне, верно?

— Более высокого, чем ты сам.

— Я слишком устал, чтобы разгадывать загадки.

— Ты никак не можешь забыть о Гульготире.

Зибен вздрогнул, как от удара, и вскочил на ноги.

— Это осталось в прошлом и ничего для меня не значит. Ты понял? Ничего!

— Как скажешь. Увидимся через двенадцать дней. Корабль называется «Дитя грома» и отплывает от десятого причала.

— Может, я приду, а может, и нет.

— Выбор есть всегда, приятель.

— Нет, нет и нет! — прогремел Борча. — Ты все так же выпячиваешь подбородок и суешь голову вперед. — Борча обтер полотенцем лицо и голову. — Пойми же, Друсс, если Грассину представится случай, он вышибет тебе глаз, а то и оба. Подберется ближе и ткнет рукой тебе в лицо — а большой палец у него как кинжал.

— Давай еще попробуем.

— Нет. Ты злишься, и это мешает тебе мыслить здраво. Сядь и остынь.

— Смеркается уже, — сказал Друсс.

— Пускай смеркается. До состязаний осталось четыре дня, Друсс. Четыре. За это время ты должен научиться владеть собой. Победа — вот главное. Пусть противник издевается над тобой, пусть заявляет, что твоя мать продавалась матросам. Это его оружие — а ты держи себя в руках, ибо гнев — самая большая слабость бойца.

— Я справлюсь, — буркнул Друсс.

— Всего несколько минут назад ты дрался как надо — хорошо держал равновесие и бил крепко. Потом я влепил тебе пару оплеух. Ты не успел прикрыться и впал в раздражение. Ты опять начал бить криво, выпятил подбородок и открыл лицо.

— Ты прав, — кивнул Друсс и сел. — Но мне не по душе эти игры, эти прыжки и увертки. Как будто дерешься понарошку.

— Да, мы деремся понарошку, дружище, но это готовит тебя к настоящему бою. — Борча хлопнул юношу по плечу. — Не отчаивайся: ты почти уже готов. Копание в земле пошло тебе на пользу. Как там дела на вырубке?

— Сегодня заканчиваем. Завтра туда придут каменщики.

— Как раз вовремя. Подрядчик, должно быть, доволен тобой — как и я.

— А ты почему доволен?

— Треть этого участка принадлежит мне, а цена на землю порядком возрастет, когда построят дома. Ну а ты? Доволен премией?

— Уж не тебе ли я ей обязан?

— Нет, Друсс, так всегда делается. Подрядчик получает пятьдесят рагов, если укладывается в срок, а помощнику обычно отдает десятую долю.

— Мне он дал десять рагов — золотом.

— Как видно, ты здорово ему угодил.

— Он просил меня остаться рыть котлованы под дома.

— Но ты отказался?

— Да. В Вентрию идет корабль. Я предложил на мое место Тогрина, и подрядчик согласился.

Борча помолчал. Он знал, как Друсс побил Тогрина в первый день и как взял его обратно, как учил его и доверял распоряжаться. А подрядчик рассказал Борче, как охотно подчиняются Друссу рабочие.

«Он прирожденный вожак, который вдохновляет людей своим примером. Для него нет слишком тяжелой или грязной работы. Он настоящая находка, Борча, и я хочу повысить его. На севере намечают новую вырубку, участок там трудный — я поставлю Друсса туда начальником». — «Он не согласится». — «Почему? Он мог бы разбогатеть».

Борча вернулся к настоящему:

— А вдруг ты ее не найдешь?

— Найду, Борча, хотя бы мне пришлось обыскать всю Вентрию и заглянуть в каждый дом.

— Ты лесной житель, Друсс, так скажи: если бы я пометил в лесу опавший лист, как бы ты стал искать его?

— Я тебя понял. Но моя задача не столь трудна. Я знаю, что купил ее Кабучек. Он человек богатый, видный — его я найду. — Друсс встал со скамейки и достал Снагу. — Это топор моего деда. Говорят, он был злодей. Но в дни его молодости готирский король Пазия привел с севера войско. Все Ударились в панику: разве могут, мол, дренаи выстоять против такой армии? Города опустели — люди бежали, грузя свои пожитки на тачки, повозки и спины лошадей. Но Бардан, мой дед, явился с двадцатью людьми во вражеский стан, нашел шатер короля и убил его. Утром готиры увидели голову своего короля на копье и отправились восвояси.

— Да, я слышал эту историю. И что же ты из нее выводишь?

— Нет ничего, что не удалось бы человеку, если у него есть воля, сила и мужество.

Борча встал, разминая могучие мускулы плеч и спины.

— Сейчас увидим, правда ли это. Посмотрим, есть ли у тебя воля, сила и мужество не выставлять подбородок.

Друсс с усмешкой прислонил топор к скамье и встал,

— Нравишься ты мне, Борча. Скажи, во имя Хаоса, как тебя угораздило служить такому, как Коллан?

— В нем было и хорошее, Друсс.

— Неужто?

— Да. Он хорошо платил. — И Борча ладонью хлопнул Друсса по щеке. Тот зарычал и ринулся на Борчу, но он отскочил влево и двинул Друсса в скулу. — Подбородок, дубина! Убери подбородок!

— Я надеялся на лучшее, — сказал Бодасен, оглядывая толпу, собравшуюся на Поле Торжеств.

— Пусть внешность вас не обманывает, — усмехнулся Борча. — Некоторые из них очень даже ничего — зависит от того, что вы ищете.

Бодасен недовольно взирал на грязных оборванцев. Здесь толпилось не меньше двухсот, а по дороге подходили новые.

— Боюсь, у нас разные взгляды на то, что хорошо и что плохо.

— Гляньте хотя бы на этого — вон, на заборе сидит. Это Эскодас-Лучник — попадает в ноготь большого пальца с пятидесяти шагов. С таким можно идти в горы, как говорят у меня на родине. А вон там — Кельва, бесстрашный и очень искусный рубака, природный убийца.

— Но имеют ли они хоть какое-то понятие о чести? Борча громко расхохотался:

— Вы, мой друг, наслушались героических преданий. Эти ребята дерутся за того, кто им платит.

— Я заперт в этом гнусном городе, — вздохнул Бодасен. — Враги осаждают моего императора со всех сторон, а я не могу присоединиться к нему. Мой корабль не отплывет без опытных бойцов — и я должен набрать их среди машрапурского отребья. Нет, я ожидал большего.

— Отбирайте с умом — и они еще удивят вас.

— Займемся сперва лучниками, — решил Бодасен. Понаблюдав около часа, как они стреляют по соломенным чучелам, он отобрал пятерых, в том числе и молодого Эскодаса. Каждому вручили по золотому рагу и велели явиться на «Дитя грома» к рассвету назначенного дня.