— Я всегда буду с тобой, — нежно сказал он.

— Даришан погибнет завтра на стене. Я знаю: мне было видение. Он был здесь сегодня, я увидела, как он умирает. Мой Дар возвращается ко мне. Дай мне руку! Я хочу видеть, что будет с тобой.

— Нет! — Он встал и отошел от нее. — Человек сам творит свою судьбу. Ты уже однажды предсказала мне будущее, Патаи, этого довольно.

— Я сказала, как ты умрешь, да? — И видно было: она знает ответ.

— Ты сказала, о чем я мечтаю, и упомянула моего брата Нарина. Я уже не помню хорошенько. Поговорим после.

— Зачем ты сказал мне о Друссе? Ты думаешь, после твоей смерти я просто вернусь к нему и заживу как ни в чем не бывало? Если ты умрешь, мне станет незачем жить. И жить я не буду, — добавила она, глядя ему в глаза.

— Миши, мы все тебя ждем, — позвал кто-то из мрака, и Мишанек вздрогнул, увидев Нарина.

— Я ведь послал тебя с поручением. Откуда ты взялся?

— Я добрался только до холмов — там повсюду вентрийцы. Вот я и вернулся — через сточную канаву. Стража, благодарение богам, узнала меня. Что с тобой? Ты не рад меня видеть?

Мишанек, не ответив ему, улыбнулся Ровене, но она прочла страх в его глазах.

— Я ненадолго, любовь моя. Мы еще поговорим. Мужчины ушли. Ровена, закрыв глаза, представила себе воина с топором, его бледно-серые глаза и широкое плоское лицо. Но на этот образ накладывался другой — образ страшного зверя со стальными когтями и глазами, как огонь.

Горбен со своего ложа смотрел, как акробаты у огромного костра жонглируют мечами — пять острых как бритва клинков летали в воздухе между ними. Жонглеры делали свое дело с поразительным мастерством. Обнаженные, в одних набедренных повязках, они казались золотисто-красными при свете костра. Вокруг, глядя на представление, сидело около пятисот Бессмертных.

За пляшущими языками костра виднелись стены Реши, на стенах — немногочисленные защитники. Война почти окончена. Он победил. Победил — вопреки всему.

Но в сердце Горбена не было радости. Годы страхов и битв сказались на молодом императоре. Каждая победа давалась ему ценой жизни друзей его детства: Небучад пал при Эктанисе, Ясуа в горах под Поршией, Бодасен ранен у ворот Реши. Горбен взглянул направо, где на высоко приподнятых носилках лежал бледный Бодасен. Лекари заверили, что он будет жить, и сумели наполнить воздухом его пронзенное легкое. «Ты как моя империя, — подумал Горбен, — тяжко ранен, но еще дышишь». Сколько же времени потребуется, чтобы возродить Вентрию? Годы? Десятки лет?

Жонглеры закончили представление, и зрители приветствовали их дружным ревом. Акробаты поклонились императору. Горбен встал и бросил им кошелек с золотом. Было много смеха, когда жонглер не сумел поймать кошелек.

— С мечами у тебя лучше получается, — сказал Горбен.

— Деньги у него всегда текут меж пальцев, государь, — сказал второй акробат.

Горбен, вернувшись на место, улыбнулся Бодасену:

— Как дела, дружище?

— Силы уже возвращаются ко мне, государь. — Голос Бодасена был слабым, дыхание прерывистым. Горбен потрепал его по плечу, ощутил жар и острую кость под туго натянутой кожей. Бодасен встретился с ним взглядом. — Не беспокойтесь обо мне. Умирать я не намерен. — Раненый перевел взгляд влево и широко улыбнулся. — Вот это радость, клянусь богами!

Горбен посмотрел в ту сторону и увидел идущих к нему Друсса и Зибена. Поэт, опустившись на одно колено, склонил голову, а Друсс ограничился формальным поклоном.

— Здравствуй, воин. — Горбен ступил вперед и обнял Друсса, а Зибена поднял на ноги. — Тебя мне тоже недоставало, сказитель. Пойдемте к нам.

Слуги принесли еще два ложа для гостей императора и наполнили золотые кубки отменным вином.

Друсс подсел к Бодасену.

— Ты слаб, словно новорожденный котенок. Жить-то будешь?

— Приложу все старания, воин.

— Он стоил мне двухсот повозок с едой, — сказал Горбен. — Напрасно я на него так полагался.

— Этот Мишанек и впрямь так хорош? — спросил Друсс.

— Был бы нехорош, не валялся бы я тут при последнем издыхании, — ответил Бодасен. — Он быстр и не знает страха. Лучший противник из всех, с которыми я встречался. По правде говоря, я не хотел бы встретиться с ним снова.

— Вы хотите, чтобы я сразился с ним? — обратился к Горбену Друсс.

— Нет. Город падет не сегодня-завтра, нет смысла решать исход осады поединком. Под стену подведен подкоп — завтра, если ветер будет благоприятен, мы его подожжем. Тогда город будет наш, и эта гнусная война наконец-то закончится. Расскажи нам о своих приключениях. Я слышал, ты был в плену?

— Я бежал. — Друсс осушил свой кубок, и слуга поспешил наполнить его. Зибен рассмеялся:

— Давайте я расскажу, государь. — И он начал пышное повествование о пребывании Друсса в темнице Кайивака.

Несколько человек подошли, чтобы подбавить дров в большой костер. Внезапно земля под одним из них вздыбилась, и он упал. Сидящие вокруг костра люди в испуге шарахнулись прочь.

— В чем дело? — Горбен выступил вперед, и земля вздыбилась у него под ногами.

— Землетрясение, что ли? — сказал Зибен Друссу.

Горбен замер на месте, глядя вниз. Земля ходила ходуном. Костер внезапно вспыхнул, послав столб искр в ночное небо. Горбен отступил от невыносимого жара. Дрова полетели вверх, и в огне возникла фигура огромного зверя с распростертыми лапами. Затем пламя угасло, и перед Горбеном оказался исполинский медведь ростом более двенадцати футов.

Несколько солдат бросились на него и вонзили копья ему в брюхо. Первое древко сломалось от столкновения. Зверь с громоподобным ревом взмахнул лапой, и стальные когти разорвали солдата надвое.

Выйдя из угасающего костра, зверь прыгнул к Горбену.

При появлении огненного существа Зибен, сидевший рядом с Бодасеном, позабыл обо всем на свете. Из глубин его памяти всплыл образ, виденный три года назад в главной дренайской библиотеке. Зибен тогда, занимаясь изысканиями для эпической поэмы, рылся в древних, переплетенных в кожу фолиантах. Страницы высохли и пожелтели, чернила и краска на них поблекли, но на этой картине цвета остались живыми и яркими — горящее золото, огненный багрец, солнечная желтизна. Из глаз великанской фигуры исходили языки пламени. Надпись над рисунком гласила: Калит Нумарский, а ниже следовали слова:

Зверь Хаоса, Крадущийся в Ночи, Слуга Непостижимого, чью шкуру не может пробить орудие человека. Где бы ни появился, он несет смерть.

Вспоминая впоследствии эту ночь, Зибен каждый раз дивился тому, что совсем не испытывал страха. Он видел, как люди гибнут ужасной смертью, видел, как адское чудище рвет на части и вспарывает им животы, слышал жуткий вой, вдыхал запах смерти — но не боялся.

Страшная сказка ожила, и он, сказитель, оказался свидетелем этого.

Горбен застыл как вкопанный. Солдат, в котором Зибен узнал Оликвара, напал на зверя с саблей, но клинок отскочил от бока чудовища со звуком, похожим на гул отдаленного колокола. Лапа сорвала с Оликвара голову, кровавый фонтан забил из разодранной шеи. Несколько лучников пустили в медведя стрелы — стрелы погнулись, отскочили прочь. Зверь надвигался на Горбена.

Император упал и откатился вправо. Зверь повернулся к нему, ища его огненными глазами.

Преданные солдаты, проявляя чудеса храбрости, преграждали дорогу зверю, коля его и рубя, — тщетно. Стальные когти каждый раз вонзались в новую жертву, и кровь обагряла землю. За несколько мгновений зверь убил не менее двадцати человек. Вот он опять вонзил когти в грудь какого-то солдата и швырнул его через костер. Зибен слышал, как хрустнули ребра.

Друсс с топором в руке вышел навстречу чудовищу. Солдаты, отступая, все же образовали стену между зверем и императором. Крохотный и хрупкий по сравнению с Калитом, Друсс заступил ему дорогу. В ярком свете луны сверкали серебряные наплечники, блестели страшные лезвия Снаги.