Цирк был настоящим чудом зодчества. Колонны — статуи древних богов и героев. На сиденьях из драгоценного мрамора зеленые бархатные подушки, набитые пухом. Они раздражали Зибена — цвет не гармонировал с его ярко-голубым шелковым камзолом, чьи пышные рукава украшали опалы. Поэт гордился своим нарядом, сшитым у лучшего портного в Дренане. Страшно подумать, сколько денег ему пришлось заплатить! Чтобы такое великолепие пропало из-за неподходящего цвета сидений — этого Зибен вынести не мог. Но поскольку все сидели, дисгармония не так резала глаз. Слуги сновали в толпе, разнося холодные напитки, пироги, сладости и прочие яства. Места для богатых затенялись балдахинами все того же жуткого зеленого цвета, а самые знатные люди восседали на красных подушках, и рабы обмахивали их. Зибен тоже пытался занять место среди знати, но ни подкуп, ни лесть не помогли ему добиться успеха.

Справа виднелся краешек балкона Божественного Короля, на балконе — прямые спины двух гвардейцев в серебряных панцирях и белых плащах. Особенно великолепными поэт находил их шлемы, украшенные золотом и увенчанные белыми лошадиными плюмажами. Вот в чем прелесть простых цветов: черного, белого, серебряного и золотого. Им любая обивка нипочем.

— Побеждает он или нет? — спросил Майон, дренайский посол, дернув Зибена за рукав. — Удары на него так и сыплются. Вы знаете, этот лентриец никогда еще не терпел поражений. Говорят, он убил двух бойцов прошлой весной, на состязаниях в Машрапуре. Проклятие, я поставил на Друсса десять золотых рагов.

Зибен осторожно высвободил свой рукав, разгладил помятый шелк и отвлекся от чудес архитектуры, чтобы мельком взглянуть на поединок. Лентриец врезал Друссу снизу, навесил поперечный справа. Друсс попятился — из его рассеченной левой брови струилась кровь.

— На каких условиях вы делали ставку? — спросил Зибен.

— Шесть к одному. — Элегантный посол провел рукой по коротко остриженным серебристым волосам. — Я, должно быть, лишился рассудка.

— Ничего подобного — вами руководил патриотизм. Вот что: я знаю, что послам не слишком хорошо платят, поэтому готов выкупить ваш заклад. Давайте бирку.

— Мне, право, неловко... смотрите, как лентриец его колошматит.

— Ничего страшного. Друсс как-никак мой друг, и мне следовало бы поставить на него хотя бы по этой причине.

В темных глазах посла блеснула алчность.

— Ну, если вы правда этого хотите... — Тонкие пальцы Майона извлекли из вышитого бисером кошелька клочок папируса с восковой печатью и проставленной суммой. Зибен взял его, но Майон не убрал руки.

— Я не захватил с собой кошелька, — сказал поэт, — но отдам вам деньги вечером.

— Да, разумеется, — пробормотал явно разочарованный Майон.

— Пойду-ка я прогуляюсь по цирку. Тут есть на что посмотреть. Я слышал, внизу помещаются картинные галереи и лавки древностей.

— Вижу, вас не слишком волнует участь вашего друга.

Зибен остался глух к упреку.

— Дражайший посол, Друсс дерется потому, что ему это нравится. Сочувствие лучше приберечь для тех бедолаг, что выходят с ним на поединок. Увидимся на праздничной церемонии.

Зибен поднялся по мраморным ступеням к будке, где делались ставки. В ней сидел щербатый чиновник, а рядом стоял солдат, охраняя мешки с деньгами.

— Хотите поставить? — спросил чиновник.

— Нет, я подожду — хочу получить выигрыш.

— Вы ставили на лентрийца?

— Нет, на победителя — такая уж у меня привычка. Можете пока отсчитать шестьдесят золотых — и мои десять вдобавок.

— Так вы поставили на дреная? — хмыкнул чиновник. — Скорее в аду похолодает, чем ваши денежки вернутся к вам.

— Мне кажется, здесь стало заметно прохладнее, — улыбнулся Зибен.

Лентриец между тем начал уставать. Кровь сочилась из его сломанного носа, правый глаз закрылся, но сила еще оставалась при нем. Друсс, пригнувшись от удара правой, двинул его под ложечку — мускулы на животе лентрийца были как крученая сталь. Кулак обрушился на шею Друсса, ноги у него подкосились. Зарычав, он нанес удар снизу в заросший бородой подбородок более высокого лентрийца, и голова противника отскочила назад. Друсс навесил правой, немного промахнулся и угодил лентрийцу в висок. Тот вытер кровь с лица и ответил сокрушительным прямым левой, а после добавил сбоку правой, едва не сбив Друсса с ног.

Толпа ревела, чувствуя, что конец близок. Друсс попытался обхватить противника, но попал под прямой левый, отбросивший его назад. Отразив правый удар, он снова атаковал снизу. Лентриец покачнулся, но не упал. Мощный ответный удар пришелся Друссу за правым ухом, но дренай и глазом не моргнул — силы лентрийца шли на убыль, и удар получился не столь уж мощным.

Теперь или никогда! Друсс устремился в атаку, осыпав лицо лентрийца градом ударов: за тремя прямыми левой последовал правый боковой в подбородок. Лентриец потерял равновесие, попытался выправиться — рухнул лицом вниз на песок.

По цирку точно гром прокатился. Друсс перевел дыхание и отошел от противника, принимая восторги публики. Новый дренайский флаг — белый конь на голубом поле — взвился вверх, трепеща на ветру. Выйдя вперед, Друсс остановился под королевским балконом и поклонился Богу-Королю, видеть которого не мог.

Выбежали двое лентрийцев, опустились на колени возле поверженного бойца. За ними последовали люди с носилками, и бесчувственного соперника Друсса унесли с арены. Друсс, помахав зрителям, скрылся в темном коридоре, ведущем в бани и комнаты для отдыха атлетов. У входа стоял, ухмыляясь, Пеллин, метатель копья.

— Я уж думал, он тебя доконает, горец.

— К тому шло, — сплюнул кровью Друсс. Лицо у него распухло, несколько зубов шаталось. — Силен мужик, надо отдать ему должное.

Вдвоем они прошли в первый банный зал. Шум с арены сюда почти не доносился, и около дюжины человек нежились в трех мраморных бассейнах с горячей водой. Друсс сел у первого водоема. В воде плавали лепестки роз, насыщая воздух изысканным ароматом. Парс, бегун, подплыл к Друссу.

— Лицо у тебя, точно по нему целый табун проскакал.

Друсс положил руку на лысеющую макушку атлета и нажал. Парс, вынырнув, отплыл немного и обрызгал Друсса. Пеллин уже разделся и нырнул в бассейн.

Друсс стянул с себя штаны и погрузился в теплую воду. Боль в ноющих мышцах сразу утихла. Он поплавал немного и вылез, а Парс за ним.

— Давай я тебя разомну.

Друсс лег ничком на массажный стол. Парс смочил ладони маслом и начал умелыми движениями массировать его спину.

Пеллин накинул на себя простыню и сел рядом, вытирая волосы.

— Ты не смотрел второй поединок? — спросил он Друсса.

— Нет.

— Этот готир, Клай, прямо ужас какой-то. Быстрый, с крепким подбородком, а правой бьет будто молотом. Каких-то двадцать мгновений — и все было кончено. Ничего подобного я еще не видел. Вагриец так и не понял, что с ним случилось.

— Я слышал. — Друсс заворчал, когда пальцы Парса зарылись в опухшие мышцы шеи.

— Ты его уложишь, Друсс, — это ничего, что он больше, сильнее, проворнее и красивее.

— И лучше подготовлен, — вставил Пеллин. — Говорят, он каждый день пробегает пять миль по горам за городом.

— Об этом я забыл упомянуть. Притом он моложе. Тебе сколько лет, Друсс? — спросил Парс.

— Тридцать, — проворчал тот.

— Старик. — Пеллин подмигнул Парсу. — И все-таки я уверен, что ты победишь. Ну... почти уверен.

Друсс сел.

— Хорошо, когда молодежь тебя поддерживает.

— Мы ведь как одна семья, — сказал Пеллин. — А когда ты лишил нас восхитительного общества Граваля, мы вроде как усыновили тебя. — Парс начал растирать Друссу распухшие костяшки пальцев. — Без шуток, Друсс, старина, — ты здорово разбил себе кулаки. Дома мы приложили бы тебе лед, а здесь надо будет сделать холодную примочку.

— До финала еще три дня. Заживут. Ну а ты как пробежал?

— Пришел вторым — в финале буду участвовать, но в первую тройку не войду. Готир куда лучше меня, вагриец и чиадзе тоже. Мне с ними не тягаться.