Талисман со стены над воротами смотрел, как Друсс и Небесные Всадники бьются за западную стену. Второй готирский отряд повернул к северной стене, которую оборонял Барцай со своим Острым Рогом.

Вражеские топоры обрушились на ворота, дробя ветхое дерево. Надиры бросали камни на атакующих, но ворота продолжали трещать.

— Готовься! — бросил Талисман Летучим Коням. Они, со стрелами на тетивах, стали на колени — и на ограде, и на новой полукруглой стене за воротами. Талисман ощутил прилив неистовой гордости. Это надиры, его народ! И они сражаются вместе против общего врага. Так и должно быть. Не будут они больше рабски повиноваться проклятым гайинам. Не будут больше бегать от улан, вышедших в карательный поход.

Ворота внезапно треснули, и десятки солдат прорвались внутрь — но наткнулись на восьмифутовую стену.

— Огонь! Огонь! Огонь! — заорал Талисман, и стрелы посыпались на кучу готиров внизу. Сзади напирали новые солдаты, толпа была такой плотной, что немногие готиры сумели прикрыться щитами. Стрелы и камни летели на них градом. Талисман налег на валун, еще двое помогли ему, и камень рухнул вниз, в смертельную кашу. Готиры в панике начали отступать, топча своих раненых.

Талисман с мрачным удовлетворением смотрел сверху на трупы, которых было более тридцати. Стрела просвистела рядом с его головой, и он пригнулся. Вражеские лучники стояли теперь у проломленных ворот, стреляя снизу вверх по защитникам. Двое надиров упали, пронзенные в грудь.

— Ложись! — крикнул Талисман. Тут лестницы загремели о стену рядом с ним, и он выругался. Когда одни стреляют снизу, а другие лезут вверх, удержаться будет трудно.

Вытянувшись плашмя, он крикнул лучникам на кривой стене:

— Десять бейте их стрелков, остальные ко мне!

Пренебрегая стрелами, Талисман встал и вытащил саблю.

Трое солдат появились на стене, и он, прыгнув вперед, ткнул саблей в лицо первому, прямо в открытый рот.

Внизу во дворе Горкай с двадцатью людьми, мокрый от пота, следил, как бьются Талисман и Летучие Кони.

— Надо им помочь, — сказал он Лин-цзе.

— Еще рано, брат. Стой на месте.

На северной стене Барцай и его люди отступали под натиском улан. Еще миг — и около дюжины вражеских солдат, прорвав оборону, сбежали со стены во двор.

Лин-цзе со своими бросился им наперерез. Горкай переложил саблю в левую руку и вытер вспотевшую правую о штаны. Острый Рог держался из последних сил, и Горкай готовился оказать им помощь.

В этот миг Друсс, заметив угрозу, пронесся по западной стене и перескочил через широкий проем на северную, раскидав врагов. Серебристая сталь топора обрушилась на готиров. Его внезапное появление вдохнуло в Острый Рог новые силы, и врагов оттеснили назад.

Лин-цзе потерял восемь человек, но от двенадцати готиров осталось всего четверо — они бились двумя парами, спина к спине. Еще двое надиров пали, но наконец отряд Лин-цзе добил улан.

Горкай обернулся в сторону Талисмана. Оборона еще держалась, но за этот краткий промежуток полегло больше десятка надиров. Одни раненые пробирались к лазарету, другие лежали там, где сразила их сталь, зажимая руками кровоточащие раны.

Лин-цзе с оставшимися воинами вернулся к отряду Горкая. Из раны на щеке высокого Небесного Всадника струилась кровь.

— Следующую брешь будешь затыкать ты, — улыбаясь через силу, сказал он.

Горкаю не пришлось долго ждать. Людей Талисмана смели со стены, и сам Талисман получил удар копьем в грудь. Горкай издал боевой клич и ринулся со своим отрядом наверх, перескакивая через две ступеньки. Талисман вспорол живот своему противнику, выдернул сломанное копье из груди и лишь потом упал. Горкай перескочил через него — на стену лезли все новые и новые готиры.

У Талисмана перед глазами все плыло, и сознание мутилось. «Нельзя мне умирать, — сказал он себе. — Только не теперь!» Он приподнялся на колени и нашарил свою саблю, борясь с чернотой, стремящейся поглотить его.

Горкай со своими отвоевал стену, оттеснив готиров назад. Из раны Талисмана хлестала кровь, и он понял, что у него пробито легкое. Двое воинов подхватили его под руки и помогли встать.

— Ведите его к лекарю! — приказал Горкай. Талисмана дотащили до лазарета. Он услышал крик Зусаи, увидел над собой лицо Зибена... и лишился сознания.

Готиры отошли от северной стены, и Друсс, потерявший в битве шлем, вновь перескочил через проем и вернулся к Небесным Всадникам. Нуанг Ксуан, снова раненный в грудь и обе руки, сидел, привалившись к парапету.

Готиры отступили.

Друсс стал на колени рядом со старым вождем.

— Ну, как дела?

— За сотню перевалило. Мне сдается, я перебил всех надиров, которые были, — а те, кого ты видишь за стеной, только призраки.

Друсс окинул взглядом форт. На северной стене осталось всего восемнадцать защитников, на западной — двадцать пять. Над воротами он насчитал тридцать, включая человека Талисмана, Горкая. У Лин-цзе внизу осталось меньше двенадцати. Друсс попытался подвести общий итог, но он слишком устал. Пришлось пересчитывать еще раз.

Осталось меньше сотни защитников, и повсюду виднелись тела мертвых надиров. Вожак Острого Рога, Барцай, лежал на земле под стеной в окружении трех убитых врагов.

— У тебя кровь течет, Побратим Смерти, — сказал один из Небесных Всадников.

— Ничего. — Друсс узнал парня с ястребиным лицом, с которым говорил перед боем.

— Сними кафтан.

Друсс со стоном стянул с себя изодранный чуть ли не в клочья кожаный колет. Он получил четыре мелкие раны в плечи и предплечья и одну поглубже под правую лопатку. За пояс ему натекла кровь.

— Это надо зашить, не то ты истечешь кровью, — сказал надир.

Друсс облокотился о парапет, глядя на готиров, которые отошли назад на выстрел.

— И старика с собой прихвати, — усмехнулся воин. — Он так здорово дерется, что пристыдил нас всех.

Друсс, заставив себя улыбнуться, поднял Нуанга на ноги, а воину сказал:

— Ты и мигнуть не успеешь, как я вернусь.

Боль отпустила Талисмана, и он увидел себя на голом склоне холма под серым небом. Сердце его забилось в панике: он понял, что опять оказался в Пустоте.

— Ты не умер, — сказал чей-то спокойный голос. Талисман сел и увидел у маленького костерка колдуна Шаошада. Рядом стояла высокая Шуль-сен, и ее серебристый плащ мерцал при свете пламени.

— Зачем же тогда я здесь?

— Чтобы узнать одну истину, — сказала Шуль-сен. — Когда мы с Ошикаем пришли в эти степи, нас восхитила их краса, но еще больше изумила их мощь. Каждый камень, каждый стебель дышал ею. Стихийная сила исходила от гор и струилась по рекам. Мы нарекли эти силы Богами Камня и Воды. Знаешь ли ты, что порождает эту магию, Талисман?

— Нет.

— Жизнь и смерть. Жизненная сила мириадов людей и животных, насекомых и растений. Каждая жизнь исходит из земли и возвращается в землю. Это круг вечной гармонии.

— Но при чем здесь я?

— Не столько ты, сколько я, мой мальчик, — сказал Шаошад. — Я был одним их троих, лишивших эту землю волшебной силы. Мы извлекли эту силу и вложили ее в Глаза Альказарра; мы хотели собрать эту рассеянную повсюду мощь воедино ради блага надиров. Но, сделав это, мы разрушили связь между надирами и Богами Камня и Воды. Наши люди стали кочевать с места на место, не питая более любви к земле у себя под ногами и горам у себя над головой. Они раскололись и стали чужими друг другу.

— Зачем ты говоришь мне все это? — спросил Талисман.

— А ты как думаешь? — в свою очередь спросила Шуль-сен.

— Глаз у меня нет. Я думал, что они у поэта, но теперь мне кажется, что он просто искусный лекарь.

— Будь они у тебя, Талисман, сделал бы ты то, в чем нуждается наша земля?

— Что я должен сделать?

— Вернуть земле то, что у нее отнято.

— Отказаться от мощи Глаз? С ними я мог бы объединить все племена в непобедимое войско.

— Возможно, — согласилась Шуль-сен, — но за что твои люди будут сражаться без любви к своей земле? Что будет вести их в бой? Нажива, похоть, месть, жажда крови? Твое войско будет состоять из людей, чьи жизни — лишь мгновение в сравнении с вечностью. Земля же бессмертна. Верни ей волшебную силу, и она отплатит тебе сторицей. Она даст тебе Собирателя, о котором ты мечтаешь, даст тебе Ульрика.