Через три часа суета приутихла. Слуги начали зажигать лампы на стенах. Рамус остановил того же слугу и повторил свою просьбу.

— Сейчас принесу, аптекарь, — сказал тот извиняющимся тоном.

На этот раз он вернулся, и Рамусу удалось напиться.

Наконец его позвали, и он двинулся к дверям. Слуга объявил его, и Рамус вошел в кабинет.

Мойдарт сидел за столом, заваленным бумагами. Он вытянулся, сощурившись на вошедшего.

— Вы принесли мази?

— Да, милорд.

— Так не стойте там, несите их сюда. Мне некогда терять время.

Рамус развернул сверток и поставил на стол три запечатанные воском баночки. На каждой красовалась этикетка с разборчиво написанной инструкцией. Мойдарт поднял одну из баночек.

— Вы делаете эту мазь только для меня?

— Да, милорд.

— Уже не первый год.

— Да, милорд.

— Не понимаю, зачем на каждой баночке писать инструкцию. Я уже давно запомнил, как ей пользоваться.

— Да, милорд.

— Хватит прикидываться попугаем, — скривился Мойдарт. — Сядьте, Рамус, успокойтесь. Никто не собирается вас вешать.

— Скоро будет война, милорд? — спросил аптекарь, опускаясь на стул.

— Боюсь, что да, причем глупейшая и самая разорительная из всех. Поля не засеют, начнется голод, приток налогов оскудеет. Разбогатеют только торговцы оружием.

— Многие погибнут.

— Да. Многие перестанут приносить пользу. Как вы поживаете после свидания со смертью?

— Все в порядке, милорд. Как поживаете вы?

— Как всегда, все болит. На живопись не осталось времени. Признаться, мне этого недостает. В холмах, неподалеку от зимней резиденции, есть руины древней церкви. По вечерам зрелище бывает весьма впечатляющим. Я подумывал перенести его на холст.

— С удовольствием бы полюбовался, милорд.

— Мой сын возвращается домой. Ему удалось вырваться из ловушки.

— Полагаю, вы испытали несказанное облечение, узнав об этом.

— Да. Мне нужен хороший генерал. Ну, это все, аптекарь.

— Да, милорд, — ответил Рамус, с трудом поднимаясь на ноги.

— Боюсь, теперь я уже не буду писать картины, поэтому в ваших посещениях больше нет нужды. Я буду присылать за мазями гонцов.

— Мне очень жаль, милорд. Возможно, вы передумаете, когда закончится война.

Мойдарт не ответил и снова погрузился в бумаги.

Хансекер не любил ездить верхом, но сейчас, сидя на козлах повозки с запряженной в нее четверкой лошадей, предпочел бы оказаться в седле. Рядом сидела Мэв Ринг. В повозке, под мешками с зерном, были спрятаны восемь сундуков, по двести пятьдесят фунтов серебряными чайлинами в каждом. Прошлой ночью Жнец под руководством Мэв выкопал их и вытащил из земли. На это потребовалась вся его сила. Каждый сундук весил больше взрослого мужчины.

Хансекер никогда не жаловался на слабость, но к тому моменту когда перенес все сундуки из леса на ферму, а потом загрузил в повозку, едва дышал от усталости. Вернувшись в дом, он рухнул на стул. Руки все еще дрожали от усилий.

— Сундуки могли бы быть и поменьше, — заявил Жнец.

— Мой Жэм оттащил их туда с легкостью, — отрезала она.

— Держу пари, он ругался гораздо больше меня, — возразил Хансекер. — Жэм Гримо никогда не признавал тяжелую работу, если она не касалась кражи быков.

Мэв Ринг рассмеялась, ее лицо вдруг помолодело, и Хансекера поразила мысль о том, какой красивой она была в юности. Да что там, решил он, она и сейчас хоть куда!

— Угадал, — сказала она, все еще улыбаясь. — Он ныл, не переставая, и все повторял, что надорвался.

— Зачем вообще понадобилось их закапывать?

— А на что мне тратить такие суммы, Хансекер? Я часто вкладывала немалые деньги в чужое дело, и каждый раз прибыли вдесятеро превосходили расходы. Я делаю деньги гораздо быстрее, чем могу потратить.

— Можно подумать, ты жалуешься. Каждый второй отдал бы за такой талант левую руку.

— Да, и как раз эти мысли не дают им поступать правильно. Таким способом не богатеют. Большинство людей одержимы гордыней. Она ведет к разорению. Делать деньги несложно. Будь я варлийкой, то давно жила бы во дворце, а король сделал бы меня герцогиней. Но я из ригантов, мне не позволено владеть обширными землями и класть деньги в банк. Вот я их и закапываю. Когда Жэм погиб, сундуки стали меньше.

— Значит, мы не то копали, — пробурчал Хансекер.

— Выезжаем с первым лучом солнца, — сказала она. — Можешь занять комнату Кэлина, вверх по лестнице и налево.

Хансекеру снилась Мэв Ринг и ее улыбка. Он не выспался. Теперь, на козлах повозки, до него доносился аромат ее волос.

— Ты неразговорчивый, — заметила она.

— Только когда говорить не о чем.

— Ты, кажется, был женат?

— Да, два раза. Первая жена бросила, пока я служил в армии. Вторая умерла. Шестнадцать лет уже прошло. Сельма. Хорошая была девочка.

— Ты был еще молод. Почему не женился снова?

— А ты? — нашелся он.

— Я жалею, что не вышла.

— За Гримо?

— Конечно, за Гримо! — отрезала она. — Что за глупый вопрос!

— Ну, и не вышло бы ничего, — заявил он.

— Не хочешь объяснить, почему? — холодно поинтересовалась она.

— Нет, не хочу.

— Зачем тогда начал?

— А что ты ждала от меня, глупого? — огрызнулся он.

— Я не тебя глупым назвала, а твой вопрос. Есть же разница! Извини, если обидела.

Дорога пошла в гору. Хансекер щелкнул хлыстом.

— Ерунда это все, — сказал он. — Я такой же дурак, как и все кругом. Никогда не прикидывался умником, как и Жэм.

— Я все не понимаю, чем он тебе нравился? Он же увел у тебя быка, помог бежать Чайну Шаде. Скорее я поняла бы ненависть к нему.

— У меня ни к кому нет ненависти. Сам не знаю, за что он мне нравился. Впрочем, он всем нравился. Галлиот часто его вспоминает. Он как в воду опущенный ходил, когда Жэма пристрелили. А до этого два дня убил на поиски, чтобы арестовать его и не пустить на твою казнь.

— Да, его все любили, — согласилась Мэв. — Но быстро забыли. Парша Виллетс говорила, что любит его. Это не помешало ей через два года выйти замуж за того торговца.

— Сложно с тобой говорить, — ответил Хансекер. — Знавал я Паршу Виллетс, отличная была шлюха. Свой чайлин сполна отрабатывала.

— И как бы я жила без этих сведений? Хансекер сделал вид, что не расслышал.

— Я был у нее через два дня после его гибели. Посидел у нее, мы поговорили — для работы она была не в настроении. Она смотрела в никуда, пила и плакала. Сначала она молчала, но я не отвлекал, и все это выплеснулось на меня, любовь, и так далее. Потом она побледнела, начала глотать слова. Когда она отключилась, я догадался, что дело не только в выпивке. Привел к ней аптекаря, он ее встряхнул как следует и заставил что-то выпить. Добрый малый. Ее вырвало, и она уснула. Я отнес ее наверх, в спальню, аптекарь еще посидел с ней. Потом он спустился и попробовал вино, оставшееся в ее кубке. Я уже забыл, как называется эта пакость. В общем, Парша Виллетс пыталась покончить с жизнью и наглоталась отравы. Ну, вышла потом замуж — ей же лучше. Нечего в таком возрасте собой торговать. Уверен, Жэм бы за нее порадовался. Мэв ответила не сразу.

— Я никогда не желала ей дурного. В чем-то я ей завидовала. Сам понимаешь, не ее жизни, а тому, что у нее и Жэма… было что-то, чего не было у меня. Я рада, что ты помог ей.

— Это так удивляет тебя?

— Разве удивляться нечему? Доброта редко присуща людям твоей профессии.

— Хочешь сказать, фермерам, что ли?

— Ты сам знаешь, что я хочу сказать. Ты наемный убийца Мойдарта. Уверена, именно ты свернул шею епископу.

— И в моем деле случаются приятные моменты, — признался Хансекер.

Пошел дождь, Мэв натянула над повозкой складной верх. По нему забарабанили капли, разговаривать стало неудобно. Хансекер наконец-то смог расслабиться.

К сожалению, дождь продлился недолго, и Хансекер с ужасом ожидал привала.

— Как ты сделался охотником на людей? — спросила она.