— Чего они хотели от вас?

— Лесорубам завтра должны платить жалованье. Серебро спрятано тут, у нас. Рабочих четыреста человек, а платят им четыре раза в год — сумма внушительная.

— Понятно. Можно мне взять на кухне немного еды? Мы с приятелем так и не ели.

— Сейчас вам что-нибудь приготовлю, — всполошилась хозяйка.

— Не надо. Оставайся с мужем, я и сам отлично управлюсь.

— Вы очень добры, сударь.

На кухне перевернули столы и перебили посуду, но большой горшок, где тушилось жаркое, еще шипел на плите. Появилась служанка, маленькая и хрупкая, с темными вьющимися волосами. Она присела перед Чареосом:

— Что прикажете, сударь?

— Подай в верхнюю комнату еды — жаркого, хлеба, чего угодно. Вина тоже принеси и захвати пять кубков. И еще полотна на бинты. Только скорее, хорошо? — Он дал ей серебряную монетку, и она снова присела.

Чареос вернулся в свою комнату. Финн сидел на широкой кровати, смачивая рану на голове Маггрига. Порез был мелкий, но на виске вздулся кровоподтек. Бельцер устроился у огня с кувшином пива, Киалл стоял у окна, глядя на место побоища. Он сам себя удивил, когда повел лесорубов на врага, — его в тот миг охватило небывалое возбуждение, и все страхи как рукой сняло. Теперь он чувствовал себя воином. Какое голубое небо, как чист и свеж воздух! Он улыбнулся Чареосу и перевел взгляд на Бельцера. Да, этот малый урод, но топором машет, как сказочный великан. Маггрига и Финна Киалл в деле не видел, но одно лишь то, что он находится в одной комнате с героями Бел-Азара, наполняло его гордостью.

Служанка принесла еду, однако Киалл больше не чувствовал голода. Бельцер взял свою долю, а Чареос сел напротив него, глядя в огонь. Финн перевязал Маггригу голову, и тот уснул. Никто не разговаривал. Киалл пододвинул себе стул и сел. У него начали дрожать руки, к горлу подкатила дурнота. Чареос, заметив это, передал ему краюху черного хлеба.

— Поешь-ка. — Киалл кивнул, стал жевать корку, и тошнота прошла.

— Ну и что же дальше? — спросил Бельцер, отставив в сторону пустой кувшин. — Опять рубить дрова и колошматить дровосеков?

— А тебе чего бы хотелось? — отозвался Чареос.

— Я хочу, чтобы все стало опять как было.

— Ничего уже не будет так, как было. И скажу тебе, дружище Бельцер, — так никогда и не бывало.

— И ты полагаешь, я это пойму? Ты всегда был большим умником. Но все это чушь собачья. Я еще не стар и со всяким справлюсь. Могу выпить целое озеро пива, а потом поднять над головой мешок с песком, а в бою против меня и вовсе никто не выстоит.

— Может, оно и так, — согласился Чареос, — но ты уже не молод. Сколько тебе, пятьдесят?

— Сорок восемь. Это еще не старость.

— Это больше, чем было Калину в Бел-Азаре. А разве ты не советовал ему отправиться домой и предоставить воевать молодым?

— Я просто шутил. И я тогда еще не знал того, что знаю теперь. Боги, Чареос, должно же в жизни быть хоть что-то для меня!

Чареос растянулся на стуле, протянув ноги к огню.

— У меня есть сейчас одно дело, — сказал он. У Бельцера заблестели глаза.

— Расскажи!

— Я помогаю молодому Киаллу освободить женщину, похищенную надренами.

— Благородную даму? Принцессу?

— Нет, деревенскую девушку, дочь свинопаса.

— Что такое? В чем же тут доблесть? Надрены воруют женщин веками. Кто воспоет спасение дочери свинопаса?

— Никто — но если ты предпочитаешь остаться здесь и колоть дрова...

— Я этого не говорил — нечего мне подсказывать. Чья шайка ее украла?

— Неизвестно.

— А в какое становище они направились?

— Тоже не знаем.

— Если ты смеешься надо мной, я тебе шею сверну. А что же вам известно?

— Что она похищена. Остается только найти ее и вернуть обратно.

— Тебе нужен Покрытый Узорами — а он ушел. Может, его уже и в живых-то нет.

— Я тоже о нем думал, — кивнул Чареос. — Я поеду в Долину и поищу его — если ты не предложишь ничего получше.

— Что угодно лучше, чем это. Они снимут с тебя голову и высушат, чтобы носить на поясе. Ты даже их языка не знаешь.

— Зато ты знаешь.

— Мне надо еще выпить, — заявил Бельцер и вывалился из комнаты.

— Кто такой этот Покрытый Узорами? — спросил Киалл. — И что это за Долина?

— Врата в иной мир, — ответил ему Финн. — И только умалишенный отважится соваться туда. Что ты затеял, Чареос? Ничья нога не ступает в эту Долину.

— Что поделаешь, Финн. Мы не сможем выполнить то, что задумали, пока не найдем человека, способного странствовать путями духа. А известен ли тебе хоть один такой же, как Окас?

— Нет, — признался Финн. — Но Долина? Я даже ради спасения собственной души не пошел бы туда. И Бельцер не пойдет. Там не любят непрошеных гостей.

— Я с тобой, — заявил Киалл. — Я пойду куда угодно, лишь бы найти Равенну.

— А ведь и мы когда-то были такими, — задумчиво произнес Финн. — Это просто диво, Мастер, что мы еще живы. Но если тебе неймется умереть, почему бы просто не прыгнуть с утеса или не вскрыть себе вены острым ножом? Покрытые Узорами убьют тебя медленно — сам знаешь.

— Прекрасно знаю, Финн, — улыбнулся Чареос, — и без Бельцера туда не пойду. Окас почему-то питал к нему привязанность.

— Возможно, тут все дело в запахе. Окас — единственный известный мне человек, от которого воняло еще хуже, чем от нашего великана. Но так оно или нет, меня туда калачом не заманишь.

— Что же там такого страшного? — спросил Киалл. Финн почесал бороду.

— По словам Окаса, это жаркая страна, и там водятся звери, которые едят человеческое мясо. А тамошние жители снимают с врагов головы и высушивают их с помощью волшебства. Лет двадцать назад один дворянин — его звали Карсис — отправился с небольшим отрядом в эту Долину, и их высушенные головы насадили на пики у входа. Десять лет эти головы подстерегали неосторожных путников. Я сам видел их как-то раз — и слышал. Они вещали об ужасах ада.

— Но теперь их там нет? — спросил Киалл.

— Нет. Регент послал туда уланов — они развели большой костер и сожгли головы.

— А Покрытые Узорами приходят на наши земли?

— Иногда приходят. Тогда люди запираются в своих домах и бодрствуют всю ночь с мечами и луками наготове. Ты еще не раздумал ехать туда?

Киалл сглотнул.

— Я пойду куда угодно, если потребуется.

— Герой, да и только, — хмыкнул Финн.

Дверь открылась, и вошел Бельцер с двумя кувшинами пива.

— Я иду с тобой, — объявил он Чареосу.

— А этот просто дурак, — отозвался Финн.

Солдаты вырыли мелкий ров в полумиле от поселка и побросали туда тела надренов, сняв с них доспехи и оружие. Одиннадцать погибших солдат завернули в одеяла и бережно уложили в повозку, чтобы с почестями похоронить в Тальгитире.

Салида приказал забросать надренскую могилу камнями, чтобы волки и лисицы не разрыли ее. Уже смеркалось, и он устал до крайности. Семеро из тех, кого он потерял, были еще совсем зелеными новичками и четверо — закаленными ветеранами. В числе этих четверых был его денщик Кафес, прыткий, веселый малый. В Тальгитире у него осталась жена и пятеро сыновей, и Салиду ничуть не радовало предстоящее посещение этого дома. Он обернулся на стук копыт и увидел Чареоса, скачущего к нему на огромном сером жеребце. Чареос спешился и подошел к капитану.

— Я хотел удостовериться, что у вас не осталось сожалений относительно меня.

Салида заглянул в его темные глаза, но не сумел прочесть его мыслей.

— Не осталось, — сказал он, и Чареос кивнул:

— Ты хороший человек, Салида. Вот — я принес тебе саблю Логара. — Чареос подал ножны капитану и достал из седельной сумки мех с вином и две медных, обтянутых кожей чаши. — Выпьешь со мной?

— Не откажусь. Только отойдем. Тут разит смертью — я уже весь пропитался ее запахом.

— У тебя усталый вид. Я думаю, не только бой в этом повинен?

Они отошли к куче валунов и сели. Салида снял с себя железный панцирь и положил рядом.