Дирижабль LZ-129, более известный как «Гинденбург», перенёсся в Междумир в мае 1937 года. Яростная вспышка водорода привела к тому, что тридцать четыре человека из находящихся на борту ушли туда, куда уходят все, а один немецкий мальчик попал в Междумир вместе с цеппелином [42] . Здесь великий воздушный корабль был рождён заново — готовый к полётам, наполненный памятью водорода и очищенный от свастик, некогда нарисованных на его хвосте — им доступ в вечность закрыт.
А что сталось с мальчиком? Он взял себе имя Цепп и намеревался стать первым в Междумире пилотом-воздухоплавателем. Он собирался возить пассажиров, предлагая свои услуги любому встречному Послесвету в обмен на то, что тот мог ему дать. Однако, как и со многими затерянными душами Междумира, он пал жертвой своего собственного Ритуала и по необъяснимым причинам в течение шестидесяти лет бороздил небо, летая из Лейкхерста, штат Нью-Джерси, в Розвелл, штат Нью-Мексико, и обратно.
Поднялся настоящий бум, когда в один прекрасный момент вспышка на солнце сделала «Гинденбург» на несколько мгновений видимым для живых, но это уже совсем другая история.
Наконец, Цепп продал «Гинденбург» Искателю по прозвищу Спидо за несколько ящиков сосисок. Таким вот образом Спидо и стал счастливым обладателем самого большого воздушного судна, когда-либо построенного человеком. Действительно, ничего не скажешь, «классная тачка».
Нос бессмертного дирижабля — вот что выдвинулось из тумана над Атлантик-Сити. Похоже было, будто воздушное судно вынырнуло из параллельной реальности.
— Я здесь! — кричал МакГилл, не помня себя от счастья. — Я зде-е-е-есь!
Бóльшая часть восьмисотфутового воздушного корабля скрывалась за полосами тумана. Дирижабль мягко опустился на Стальной мол прямо перед МакГиллом. Посадочным шасси ему служила маленькая гондола, в которой находился пилот.
Из корпуса корабля, впереди пилотской кабины, откинулся трап, открывая взору внутренность гигантского пузыря. И оказалось, что пузырь — вовсе не пузырь. Он имел внутреннюю структуру, стальной скелет, на который была натянута серебристая «плоть». Массивные «лёгкие» содержали водорода достаточно, чтобы поднять в воздух сотни тонн груза. Это было чудо конструкторского искусства.
Но МакГилл видел перед собой не дирижабль. Он зрел колесницу богов.
— Я здесь! — твердил он, но его экстаз и трепет были так велики, что он уже не кричал, а еле слышно шептал.
Плавно опускающийся трап коснулся дощатого настила мола. МакГилл приготовился узреть неведомое существо, великого волшебника, настолько могущественного, что он вернёт ему, МакГиллу его потерянную жизнь. Не имело значения, что живой мир двигался дальше без него, что все, кого он знал, давно умерли — он всё равно почти никого уже не помнил. Как только его дух вновь обретёт тело, он уж как-нибудь приспособится к двадцать первому веку. Зато у него будет право расти — расти, мужать и стариться, право, которое было отнято у него преждевременной смертью.
По трапу спустились три фигуры, но внимание МакГилла намертво приковалось к первой из них — девушке в зелёном бархатном платье. Она ступила на мол и направилась к монстру. Бесформенная челюсть МакГилла отвисла, руки повисли, две узенькие бумажки выпали из расслабившейся клешни и спланировали на доски мола. Этого не может быть! Просто не может быть, и всё!
— Меган?..
Девушка в зелёном платье улыбнулась при звуках этого имени.
— Меган… — повторила она. — Ах, да, вспомнила. Так меня когда-то звали.
Она стояла шагах в десяти от МакГилла и всматривалась в него. Постепенно её улыбка померкла, но не ушла совсем. Только теперь МакГилл обратил внимание на тех двоих, что сопровождали её. Один — маленький, с волнистыми белокурыми волосами. Лицо другого было измазано чем-то коричневым. Стоп, а разве не этого парня он подвесил у себя в трюме?
— Меган, — снова сказала она, явно наслаждаясь воспоминанием об этом имени. — Но так меня звали очень-очень давно. Теперь моё имя Мэри Хайтауэр.
В разномастных глазах МакГилла набухли и запульсировали вены.
— Ты — Мэри Хайтауэр? Нет! Это невозможно!
— Я так и думала, что ты удивишься. Но я всё это время знала, кто ты такой, Майки. Как же мне было не знать?
По экипажу, да и не только по нему — по пленённой детворе тоже, словно океанская волна, прокатилось: «Майки… Майки… Она назвала его Майки…»
— Не смей называть меня так! — заорал МакГилл. — Это не моё имя! Я МакГилл — Единственный Истинный Монстр Междумира!
— Тебя зовут Майкл Эдвард МакГилл. И никакой ты не монстр. Ты мой младший брат.
Вторая волна прокатилась по толпе, на этот раз чуть громче: «Брат… брат… он её брат…»
МакГилла раздирали такие противоречивые эмоции, что ему казалось — он вот-вот разлетится на тысячи осколков. Он не сомневался, что с Послесветом такое вполне может статься, достаточно только помучить его как следует. Он испытывал радость от встречи с сестрой и одновременно был в ярости, что произошло совсем не то, чего он ожидал.
Теперь все узнают, кто он на самом деле. Как унизительно! И как страшно…
— У меня есть для тебя подарок, Майки, — сказала Мэри. — Я должна была вручить его тебе много лет назад.
Она поднесла руку к висящему на её шее серебряному медальону, открыла его и выставила перед лицом МакГилла на манер священника, тычущего распятием в вампира. И хотя МакГилл изо всех сил пытался смотреть в другую сторону, он ничего не мог поделать: взгляды обоих его блуждающих глаз — и большого, и маленького — были прикованы к тому, что ему показывали.
В одну половинку медальона был вставлен старинный ферротип его сестры — на нём она выглядела в точности, как сейчас. А другая половинка содержала фотографию мальчика по имени Майкл Эдвард МакГилл.
— Не-е-ет!!! — завопил МакГилл, но было поздно. Он увидел изображение и с отчётливой, пронзившей всё его существо ясностью понял, чем ему это грозит. — Не-е-ет… — стонал он, но его скрипучий и хлюпающий голос уже начал изменяться — Майки МакГилл внезапно вспомнил, как выглядел когда-то.
Для всех вокруг — Ника, Алли, толпы Послесветов и членов команды — преображение выглядело настоящим чудом. За считанные секунды МакГилл из монстра превратился в человека. Его голова уменьшилась в размере; серый клок волос на макушке, похожий на паука, сменился короткой, аккуратной причёской; болтающийся на стебельке глаз втянулся в орбиту, а второй, разбухший, принял нормальную форму. На месте безобразной клешни возникли пять ухоженных пальцев с аккуратными, чистыми ногтями. Вонючие лохмотья, покрывающие тело МакГилла, стянулись, соединились между собой и превратились в одежду — ту, в которой он был изображён на портрете. Когда трансформация завершилась, на месте монстра стоял опрятный, красивый мальчик четырнадцати лет, отрада и гордость его матери.
Майки потрогал своё лицо, понял, что произошло, и завопил:
— Как ты могла! Как ты посмела сотворить со мной такое! Я МакГилл! Ты не имеешь права…
Но сделанного не воротишь.
Чудовищное обличье, на создание которого у него ушли долгие годы, бесследно пропало, и на смену ему пришёл человеческий образ. Мэри защёлкнула медальон. Миссия завершена.
Алли стояла как громом поражённая, не в силах отвести глаз. Вот этот мальчик, этот… Майки — неужели это тот же самый человек, который захватил в плен и подвесил вниз головой тысячу других детей? Алли пришлось напомнить себе, что хотя к МакГиллу и вернулся человеческий облик, но изменилась-то только внешность. Чтобы и душа его стала человеческой, требуется кое-что побольше, чем один взгляд на старый портрет.
Все молча таращили глаза. Первым опомнился Бой-Скаут. Он сообразил: пришло время освобождения. И время мести.
— Хватай его! — взвизгнул он и рванулся вперёд. Руки у Скаута были связаны за спиной, поэтому он налетел на Майки МакГилла, как таран, и сбил того с ног. Остальные не заставили себя ждать, и через секунду вся тысяча устремилась вслед за Бой-Скаутом. Другого оружия, кроме ног, у них не было, и они принялись безжалостно пинать упавшего Майки. Мстителей было так много, что они могли бы пинками загнать его прямиком в следующий мир.